– И что с ними теперь делать? – Девушка с отвращением поглядела на окровавленную (и добро б только окровавленную!) по локоть руку.
– Вымыть и продать в первой же лекарской лавке.
Рыска сунулась к торбе с баклагой – и застонала, вспомнив, что из-за привередливой крысы воды там осталось на донышке. Пришлось кое-как обтереть руку об траву, а последние капли извести на безоары. Приглядней они не стали, на засохшие какашки похожи.
– Сколько еще до нее, той лавки? – вздохнул Жар, наконец собравшись с силами и поднявшись.
– Лучин семь-восемь. Если опять какую-нибудь глупость не спорете.
– А до ручья? – жалобно спросила Рыска.
– В веске и помоешься.
– Ты что! – испугалась девушка. – Как я на люди-то в таком виде покажусь?
– Не переживай, людям будет очень приятно на тебя смотреть. «Какое счастье, что я и то выгляжу лучше этой мурзатой бродяжки»! – подумает самый распоследний бедняк и будет счастлив до вечера.
Но Рыска всполошилась еще больше.
– Нет уж, пусть несчастным ходит! И вообще, мы с тобой еще не договорили насчет…
– Ладно, будет тебе ручей по дороге, – нехотя согласился Альк. – Только начни ее наконец!
С одной коровой дело двигалось куда медленнее и муторнее.
Раньше друзья то подъезжали, то спешивались, а теперь кому-то все равно приходилось идти. Под двумя всадниками Милка быстро выдыхалась, высовывала язык и начинала укоризненно бурчать брюхом, как будто сейчас возьмет да лопнет. За три лучины едва прошли пять вешек.
Альк, больше не доверяя благоразумию спутников, пристально следил за дорогой.
– Ненавижу весчан, – неожиданно сказал он. – Тупое, жадное, трусливое быдло. Самим убивать – нет, что ты, грех! Хольга на макушку плюнет! А в лес с шошами вытолкать – пусть там подыхают – запросто. Корову из-за них потеряли. Ненавижу.
– А что мы с Жаром весчане – тебя не смущает? – обиженно спросила Рыска.
Альку полагалось бы ответить что-нибудь вроде «так вы же совсем другие!», но он промолчал. То ли не привык извиняться, то ли не желал врать.
– Мне, значит, к саврянским мужчинам плохо относиться нельзя, а тебе к ринтарским весчанам – можно? – настаивала девушка.
– Саврянские – такие же недоумки. И я никого не прошу меня любить. Можешь ненавидеть, на здоровье. Только в Мирины Шахты отвези, и я тоже сдержу свое обещание.
– Тогда вылезай у меня из-за пазухи! – Рыска быстро, размашисто шагала по дороге рядом с коровой, но крысу тряска ничуть не мешала: он продолжал невозмутимо сновать под платьем, ловко цепляясь коготками за ткань.
– С какой стати?
– А на кой мне там ненавистная крыса?
– Так, по крайней мере, ты меня не видишь. И я тебя тоже.
– Ты царапаешься!
– Что, уже и лапы размять нельзя?
– А по травке, по кочечкам поскакать не хочешь? – вкрадчиво предложила девушка, уже отбившая все пятки. На дне торбы лежали лапти, но Рыска берегла их для города – по камням ходить еще больнее.
– Спасибо, у меня и тут кочечки есть.
– Ай! – взвизгнула Рыска, хватаясь за левую грудь.
– Что? – перепугался Жар, роняя поводья.
– Он меня лижет!
– Где?
– Там!!!
Парень соскочил с коровы и, пылая праведным гневом, без раздумий запустил руку в Рыскин ворот, но тут же с воплем ее выдернул:
– Он меня укусил!
– Лапы прочь от девичьей чести, хам!
– Рыска, честное слово, я… – опомнился Жар, пряча окровавленную руку за спину.
– Сейчас я эту честь! – Девушка попыталась изловить Алька сама, но тут же заверещала еще громче: крыс, немилосердно щекочась, протиснулся под пояс и вывалился из-под подола. Невозмутимо встряхнулся, в несколько скачков нагнал корову, взбежал по ее ноге и затесался меж поклажи. Чтобы его достать, пришлось бы полностью развьючить Милку. Наверное, Жара бы это не остановило – уж больно палец болел, – но тут впереди показался простенький мостик из пяти уложенных рядком бревен. От раскатывания в стороны их удерживали четыре вбитых в землю кола – два на том берегу, два на этом.
Отложив расправу, друзья спустились по довольно-таки крутому бережку, густо заросшему ветляником. Судя по тинному запаху, внизу текла скорее речка, чем ручеек, хотя с разбега ее запросто можно было перепрыгнуть. Но Рыска обрадовалась и такой воде. Нащипав длинных узких листьев, девушка долго, остервенело оттирала ими перепачканную шошем руку.
– Теперь она у тебя зеленоватая, – ехидно заметил Альк, наблюдая за ней с седла.
– А ты не хочешь искупаться? – Рыска умыла лицо, а руки отряхнула на крыса. Тот брезгливо сжался за вьюком.
– В этой канаве?
– Можно подумать, тебе всегда подогретую воду с мылом подавали!
– Представь себе. А иногда даже с цветочными лепестками.
– Хочешь, клевера в речку накидаю? – съехидничала девушка.
– Дура, – неожиданно обозлился Альк. – Если сама родом из свинарника, то хоть не хрюкай на лебедей, не позорься.
– Ну, раз ты у нас лебедь, – Жар вернулся к корове за баклажкой, но в последний миг отдернул от нее руку и подло сцапал крыса за спину, – то иди-ка, голубчик, поплавай!
Альк камнем бултыхнулся в воду. Испугаться за него Рыска не успела – крыс почти сразу вынырнул и, чихая, поплыл поперек течения. Забавно так: столбиком в воде стоит, перебирая только задними лапами и руля хвостом.
– Вы!..!.. и…!
– Что? Спинку потереть? – глумливо крикнул парень с мостика. – Или кипяточку подлить?
По шею измазавшись в прибрежной тине, «лебедь» выкарабкался на сушу. Злобно глянул на ухохатывающихся людей, откашлянул еще одно ругательство и, напоминая шустрого болотного ежика с колючками слипшейся шерсти, побежал обратно к корове.