Год крысы. Видунья - Страница 13


К оглавлению

13

– Ты, главное, башкой его не задень и руками рядом не маши, – предупредил мальчишка. – Тогда не тронут.

– А сковырнуть его никак нельзя? – жалобно спросила девочка. Ночью крысы, днем осы, вот попала!

– Попробуй, – вкрадчиво посоветовал Жар и быстро-быстро пополз к выходу. – Только подожди, пока я с чердака слезу!

Рыска смолчала – слишком хорошо помнила, как их соседка, баба Нюща, попыталась расправиться с осиным гнездом в стогу, вывернув его оттуда вилами. Гнездо оказалось здоровущим, с тележное колесо, и взвившиеся на его защиту осы гнали бабку, позабывшую про возраст и болячки, аж до самого ровка. Брошенные под стогом вилы удалось забрать только на третий день, когда осы смирились с потерей и разлетелись лепить новые домики.

Девочке хватило бы просто пригнуться, но она тоже предпочла ползти – чем дальше от ос, тем лучше. Заодно подробно разглядела, чем завален чердак: рассохшаяся лохань, проржавевший насквозь чугунок, старая одежда, обрезки досок, перевернутая, чтобы кошки в ней не гадили, колыбелька. У дальней стены, за фасолью, стопкой лежали вязанки свекольных перецветней, такие древние, что почти все семена с них осыпались и смешались с мышиным пометом. Выбрось три четверти здешнего «добра» – никто никогда не хватится.

Едва нашарив ногой вторую ступеньку, Рыска широко зевнула, споткнулась и чуть не скатилась с лестницы кубарем.

– Вот неумеха! – замахнулся кулаком Жар. – Чуть на голову мне не свалилась!

Девочка показала ему язык и скорей шмыгнула в кухню, надеясь, что при взрослых мальчишка не посмеет ее колотить.

Батраки уже успели позавтракать и уйти, оставив на столе гору мисок, ложек и закопченный горшок.

– Молока вон с хлебом возьмите. – Фесся ожесточенно вымешивала тесто для сырников, в печи гудело недавно разожженное пламя: когда хозяйские дети продерут глаза, угли как раз созреют и в них можно будет поставить сковороду на длинной ручке. – И живо за работу, мне свободный стол нужен!

Рыска, давясь, скорее сгрызла свой кусок и недоуменно уставилась на Жара: тот едва двигал челюстями, лениво прихлебывая из кружки.

– Ну куда ты спешишь? – сердито прошипел он, когда служанка зачем-то выскочила в сени. – Не убежит твоя посуда!

– Так сказали же…

– Если делать все, что скажут, с утра до вечера спины не разогнешь!

– Ох, Жар, ремень по тебе плачет, – посетовала из-за двери Фесся. – Дождешься – попрошу Цыку его утешить! Рыска у нас малышка послушная, старательная, а ты ее чему учишь, а?

Девочка зарделась: она уж и забыла, когда ее в последний раз хвалили, а тем более называли малышкой. На Фессю она теперь глядела со щенячьим обожанием.

– Чему-чему… Уму! – еще тише пробубнил мальчик, но под грозным взглядом вернувшейся служанки затолкал в рот остаток хлеба и начал складывать миски стопкой.

В четыре руки мытье посуды пошло быстро и весело. Жар не умел ни долго злиться, ни молчать, ни, увы, работать. Поэтому всячески изгалялся, чтобы хоть как-то разнообразить эту скукоту: не отчищал горшок сплошняком, а ногтем выцарапывал на пригоревшей каше затейливые узоры, осторожно клал вымытую тарелку на воду в ведре для ополаскивания, сверху блюдце, на него ставил кружку и так далее, пока вся «баржа» с бульканьем не тонула, заливая пол водой. Фесся переступала через лужу и ругалась, но Рыска уже поняла, что злится она не всерьез, просто для порядку. Тем более что стопка вымытой посуды уверенно росла.

А вот когда за дверью в хозяйскую половину послышались голоса, Жар сам бросил дурачиться.

– Муха с Коровой спорят, – прислушавшись, злорадно сообщил он.

– Что?!

– Ну, женка с женой, – пояснил мальчишка. – Сейчас еще орать начнут, покуда Сурка нет.

– А где он?

– Поля с батраками пошел глядеть, хоршо ли полило. Я еще с чердака видел, как они по междурядью пробирались.

Ссорились хозяйки по сущей ерунде, из-за полотенца: то ли жена нарочно его выпачкала, то ли женка забыла положить на лавку чистое. Им вторили тонкие голоса детей, на которых попеременно цыкали обе спорщицы.

– У них вечно так. – Вид у Жара был довольнющий, он под это дело даже три тарелки вытер. – Как проснутся, тут же и сцепятся. Корова главнее, зато на Мухе весь дом держится, и обе терпеть друг дружку не могут.

– А Сурок?

– Как когда. Но чаще обеим крапивы дает.

Дверь распахнулась. Дети быстро опустили глаза и принялись усердно скрести горшок, оставленный напоследок как самый гадкий. Женка постояла на пороге, отдышалась, заправила под платок выбившуюся волосину и принялась распоряжаться: ведро выплеснуть, пол вымыть, Фессе ставить сырники в печь, а Рыске сбегать в огород нарвать укропу.

Во дворе было непривычно свежо и сыро, с крыши еще покапывало, но утоптанная дорожка к воротам уже покрылась светлыми пятнами. Час-другой – и все просохнет. Рыска вприпрыжку – засиделась на месте, аж под коленками ноет! – обежала дом. Укроп нарочно никто не сажал, он рос самосевом, выжелтив цветами весь огород. Девочке даже заходить туда не пришлось: открыла калитку, нацелилась на ближайший стебель – и внезапно уловила краем глаза какое-то движение.

Пальцы сомкнулись мимо укропины.

На стене, вжавшись в щель между бревнами, сидела крыса. То ли вылезла из отдушины погреться на солнышке, то ли, напротив, собиралась поискать поживы на чердаке. Грязно-рыжая тварь так ловко сливалась с бревнами, что, не шевельни она хвостом, Рыска б нипочем ее не заметила.

Девочка попятилась. Горло словно стиснули изнутри, заперев крик в груди. Крыса не двигалась. Даже глядела как будто в другую сторону, – но Рыска знала, что тварь ее видит. Чувствовала на себе оценивающий, нечеловечески бесстрастный взгляд. «Ну ты меня обнаружила. И что дальше?»

13