Год крысы. Видунья - Страница 12

Чем дольше Рыска лежала, тем меньше ей хотелось спать. Под потолком тихонько, неровно гудело (ветер, что ли, в надломленной черепице спотыкается?), над ухом зудел комар, за окном надрывно, тревожно стрекотали кузнечики. Фасоль шелестела и пощелкивала, словно в ней кто-то копошился.

– Эй, – дрожащим голосом окликнула девочка.

– Чё? – Мальчишка тоже не спал, отозвался сразу же.

– Ты слышал?!

– А?

– Там, у лестницы… шуршит что-то!

– Девчо-о-онка, – презрительно зевнул Жар. – Ну шуршит. Мышь, наверное, лазит.

– А вдруг… крыса?!

– Может, и крыса. Не мешай спать, Фесська со вторыми петухами будит! – Мальчишка демонстративно отвернулся к стене.

Рыска и раньше побаивалась серых-хвостатых, но в незнакомом месте, да после дома Бывшего, страх перерос в тихую панику. Завернувшись в сыроватый, пахнущий псиной войлок, девочка заставила себя закрыть глаза, но стало только хуже: треск и поскребывание словно усилились, стали отчетливее. Теперь казалось, будто там возится тварь размером с куницу, а то и собаку.

– Жар!

– Ну?

– А ты давно тут живешь?

– С месяц… а чего?

– И оно каждую ночь так скребется?

– Вот трусиха! – Мальчик, к счастью, вовремя сообразил, что если просто выругаться, то покоя ему не видать – еще плакать, чего доброго, начнет. – Скребется, скребется. Спи ты уже!

Рыска чуть расслабилась. Может, и сегодня обойдется? Девочка попыталась сосредоточиться на более мирных звуках: внизу, в застеленной сеном каморе, лениво переговаривались батраки, передавая по кругу бутыль с кислым слабым вином, чтобы лучше спалось. Кто-то лапал доярку, которой полагалось бы ночевать в веске, но с любимым теплее, чем дома на печке. Девица визгливо хихикала и отбрыкивалась от слишком уж непристойных ласк.

Хлопнула дверь, батраки заворочались, загомонили: «О, Цыка пришел!» – «А мы уж думали, что ты у своей вдовушки заночевал!» – «Или не угодила?»

– Ой, люди, что я вам расскажу! – тяжело дыша, с порога начал парень. – Какая вдовушка, я до нее и не дошел!

– На кого отвлекся-то? – похабно зароготали парни.

– Дураки, – обиделся Цыка, – меня хозяин к Бывшему посылал, стегно вяленое отнести и три каравая с тмином. Он же хоть дурной-дурной, а платит получше здорового! Вошел я в избу, окликнул, гляжу – лежит на кровати, с головой в меховое одеяло укутался, дрожит мелко. Думаю – чего это он в такую жарень? Может, приболел, лихорадка его колотит? Подошел поближе – а оно как брызнет в стороны, как побежит по полу, по стенам! Не одеяло – крысы, сотни крыс! И матерые, и мелкота навроде мышей, а все туда же: обглодали дочиста, даже кровь с простыней выгрызли, только розовый костяк на кровати и остался. Бррр, теперь год сниться будет, как крысы из глазниц и реберной клети выбегают, меж костей протискиваются… Да мимо меня, да по мне, да во двор… я туда же – и блевать за угол! Весь обед там оставил, и до сих пор от еды воротит…

Забулькало – с питьем рассказчик сохранил более нежные отношения.

– Видать, помер старик, а они на запах стянулись, – рыгнув, заключил он.

– Ужас-то какой… – с содроганием протянула доярка, нарушив потрясенное молчание слушателей. – Я б там на месте сомлела!

– А я б, наоборот, не растерялся и хорошенько обшарил развалюху, – за глаза расхрабрился ее дружок. – Если Бывший до последнего не скупился, значит, еще полна была кубышечка.

– Не дотумкал, – с сожалением признал Цыка. – А сейчас поздно уже, я хозяину все рассказал. Небось сам завтра полезет, только голову с кузнецом для храбрости кликнет…

– А сейчас сбегать?

– Да ну тебя! – разозлился парень – и на себя, что дал маху, и на друга, что растравливает душу. – Сам беги.

«Храбрый» батрак еще немного поворчал, поязвил, но тоже никуда не пошел. Найдешь еще те деньги или нет – неизвестно, а вот прокляты они наверняка.

Рыска сжалась в комочек и натянула покрывало до макушки.

Только она знала, что крысы не стали ждать запаха.

Глава 3

Крысы живут стаями, сообщая собратьям о найденной пище и ловушках.
Там же

Дождь хлынул перед самым рассветом, и под него Рыска наконец заснула – хотя громыхало и лупило по черепице так, что перебудило даже батраков внизу.

Зато и шелеста фасоли больше не слышно было.

Лило долго, щедро, доверху заполнив колоду для скота и все промоины на дороге. Обмелевшая река впервые за месяц дотянулась до камышей и накрыла отмель напротив вески. Жабы, невесть где прятавшиеся всю засуху, теперь важно шлепали по траве и ошметками грязи качались в лужах, побулькивая от удовольствия. Отмытые от пыли листья блестели, будто глазурованные, а между ними бусинками сверкали зеленые плоды: яблочки, сливки, грушки. До чего ж вовремя дождь пошел, еще день-два – и осыпались бы от зноя!

Расторговавшись, туча встряхнула потрепанным подолом, напоследок осыпав Приболотье мелким, мгновенно растаявшим градом, и уплыла в сторону города. Судя по выцветшим, поднявшимся ввысь облачным клубам, на его долю осталась одна морось.

Ради такого праздника детей разбудили не со вторыми петухами, а с третьими.

– Вставайте, лодыри! – Фесся постучала в потолок черенком метлы, как раз под тем местом, где спал Жар. Мальчишка так и сел на тюфяке, проснувшись уже потом. – Я что, сама посуду мыть буду?

– Небось не растаешь, – пробурчал Жар, но покрывало отбросил. – Эй, малая, гляди, куда прешь! Я ж тебе вчера сказал – до прялки!

Рыска перевела заспанные глаза на потолок и ойкнула. Там, едва различимое в утреннем полумраке, висело серое яблоко осиного гнезда. У обращенного вниз выхода сидела, подозрительно сжимая и разжимая брюшко, полосатая стражница. Еще несколько ползали взад-вперед по стенкам, ожидая, когда станет посветлее и можно будет лететь на промысел.