– И если что, бежать к тебе крысой через полгорода? Нет уж, идем вместе.
– А коровы? – уцепилась Рыска за последнюю возможность отвертеться. – Неудобно с тремя в толкучке-то…
– Оставим при какой-нибудь кормильне. Мы вроде недавно проходили мимо одной.
Девушка тоскливо вздохнула, но согласилась.
Народу на рынке было немного – основные торги приходились на первую половину дня, и продавцы уже потихоньку начинали собираться. Скотные ряды вообще опустели, только с краю какой-то мужик торговал овцой, старой и облезлой, надеясь, что в отсутствие выбора удастся сбыть и такую.
Альк, к огромному облегчению Рыски, шел молча и на нее не глядел. Но девушке даже такое количество людей казалось огромным, и она волей-неволей жалась к саврянину, чтобы не потеряться.
Остановились у прилавка, сплошь уставленного готовой обувью. Были тут и высокие щегольские сапоги со шнуровкой вдоль голенища, и остроносые женские башмачки, и совсем крохотная обувочка, густо расшитая бисером, как на собачку или новорожденного – но зачем она тем и другим?! В углу стояла колодка, лежала куча обрезков: можно и на заказ сделать, точно по ноге.
– Сколько просишь? – равнодушно спросил Альк, повертев на руке один из башмаков.
– Два сребра. Но, может, господин выберет что-то получше? – предложил сапожник, алчно глядя на вытащенный Рыской узелок. – Гляньте, такие же с вышивкой есть, с заклепками, как раз к вашей рубашечке… Всего за пять!
Саврянин примерил выбранные, покачался с пятки на носок:
– Нет. По этим хотя бы сразу видно, что кожа паршивая. А платить за цветную шелуху я не собираюсь.
Продавец обиженно поджал губы:
– Это маххатский олень, господин!
– А я тогда саврянский баран. – Альк повернулся к спутнице и надменно велел: – Дай ему полтора сребра, девка.
– Полтора? – в один голос изумились Рыска и сапожник.
– Будем лучину торговаться или мне в другую лавку идти?
Сапожник страдальчески пожевал губами, махнул рукой и протянул ее за монетами.
– А госпожа себе башмачки подобрать не хочет? – обратился он к Рыске.
– Нет, – смутилась девушка, отводя глаза от желто-коричневой, удобной даже на вид пары. – Потом как-нибудь.
– Госпожа скупая и глупая, – снисходительно пояснил Альк. – Ее так в лаптях и похоронят.
– Неправда!
– И вместо гроба в мешковину завернут – а то он ведь тоже немалых денег стоит.
– Просто те, что мне нравятся, малы будут! – попыталась оправдаться девушка.
– А ты примерь. – Саврянин безошибочно снял с прилавка желто-коричневые башмаки и уронил их перед Рыской.
Девушка покраснела еще больше. Ноги у нее, хоть и в лаптях, были того, не шибко чистые.
– Давай надевай, – поторопил Альк, и Рыска поспешно, чтоб никто не успел разглядеть, переобулась. – Ну как?
– Странно, – честно сказала девушка. Лапти были жесткие и низкие, а эти стягивались ремешком выше щиколотки, плотно и в то же время мягко облегая стопу.
– Но не жмут?
– Да вроде бы…
– Вот в них и иди.
– Так ведь у меня пока лапти есть!
– И мешковина.
Пришлось расстаться еще с двумя сребрами. Теперь Рыска, с одной стороны, чувствовала себя дурой, что повелась на издевки саврянина и растранжирилась, а с другой – у Маськи и то таких башмаков не было!
Девушка повеселела и смелее заозиралась по сторонам:
– Ой, гляди, крысу продают!
Альк нехотя подошел к прилавку вслед за Рыской, глянул. В изящной деревянной, больше подходящей для щегла, клетке сидела крупная насупившаяся крыса. Было видно, что от резьбы по дереву ее удерживает только пристальное человеческое внимание, но ночью она запросто управится с прутьями.
– Это, госпожа, крысиный волк, – начал с готовностью объяснять продавец, надеясь, что девушка заинтересуется и купит. – Лучший способ избавить дом от этих тварей! Вот послушайте: я ловлю двести крыс, сажаю их в клетки попарно и не кормлю. Когда одна из них загрызет и сожрет вторую, опять собираю уцелевших в пары, и так несколько раз. В конце остается самая сильная и свирепая, и она так привыкает к мясу сородичей, что ничем другим кормиться уже не может. И даже если выпустить ее на свободу…
Рыске стало жутко. От голода и безысходности есть себе подобных, пока не останешься в одиночестве… Дедок рассказывал, что в какой-то год Крысы подобное случилось в маленькой болотной веске, отрезанной от мира снегом в человеческий рост. Мужик съел всю семью, начал с родителей и закончил детьми. А когда дороги наконец очистились и в веску добрался обоз, повесился.
– Угу, а еще можно сразу рассадить эти две сотни крыс по клеточкам и каждую продать за волка, – поддакнул Альк. – Пошли, девка. Нам и одной крысы хватает.
– Ты чего себя позволяешь, саврянская морда? – с досадой напустился на него торгаш, поняв, что барыши уплыли из-под носа. – Честного человека лжецом клеймишь?! Эх, мало мы вас, гадов, били!
– Хочешь продолжить? – уточнил Альк, чуть склонив голову набок.
Но крикун верно оценил выправку белокосого и из-за прилавка вылезать не спешил. Только бранился, привлекая внимание соседей и прохожих.
– Альк, а давай тебе еще и рубашку купим? – Рыска, позабыв о стеснительности, ухватила саврянина за локоть и попыталась увести дальше по ряду.
– Можно… – рассеянно согласился Альк, делая быстрое, почти неуловимое движение второй рукой назад и в сторону.
Раздался громкий треск и почти сразу же – жуткий вопль.
– А-а-а-а-а, урод желтоглазый, ты мне руку сломал!!! – голосил оборванец лет пятнадцати, неприятно напомнивший Рыске Жара – такой же патлатый и хитроглазый. Его правая кисть была неестественно вывернута, неподвижна и опухала на глазах.