Год крысы. Видунья - Страница 29

– Пошли скорей спать, а то завтра день-то какой!

– Тяжелый? – с содроганием предположила Рыска.

– Веселый! И надо хорошенько отдохнуть, чтоб не испортить его зевотой!

* * *

Как Рыска и подозревала, «раскаяние» Жара не вызвало у хозяев восторга. Однако мальчишка безо всякого лука разыграл такой спектакль («Ой-ой-ой, всю ноченьку Богиня Хольга снилась, перстом сурово грозила, требовала сей же день сто поклонов себе положить, а то чирей нашлет!»), что женка покривилась, но сдалась. Только Цыка ухмыльнулся и скабрезно уточнил: «Каким именно перстом-то?», однако лгунишка, добившись своего, мигом высушил крысьи слезы и умчался.

Чтобы дети не промахнулись мимо молельни, с ними отрядили дедка. Проникнувшись важностью задания, он долго выполаскивал бороду в колоде, заставив Жара тоже хорошенько умыться и пригладить волосы. Фесся сама переплела Рыске косички, понизу украсив их кисточками рябины. В последний момент на кухню заглянул Сурок, отсчитал пять жертвенных медек, для порядку ругаясь на глупых детей, введших его в убыток, и велел выдать племяннице старое платье какой-нибудь из дочерей. «Пусть не думают, что ее тут у меня обижают, – проворчал он. – А ты, старый, гляди, чтоб молец там не шибко дымарней махал! Если попортит мне видунью…»

– Такое не продымишь, – со знанием дела заверил дедок. – Вон моя старуха через день в молельню бегала – и хоть бы хны. Тогда, правда, и молец другой был, с понятием… привечал видунов. Так привечал, кобель, – повысил дед голос, – что я за ним как-то раз через всю веску с лопатой гнался! Однако ж убег с божьей помощью…

Платье было выцветшее, но еще крепкое и на Рыске сидело ладно.

– Хороша обновка, хороша и девка, – пошутил чернобородый батрак. – А когда на груди затрещит, еще лучше будет!

Девочка смутилась, потупилась. Дома после подобного нагоняя неделю на цыпочках ходить пришлось бы, а тут – смеются, подначивают в следующий раз с крыши молельни покататься. Впрочем, стог-то не ихний, на весчан хуторяне смотрели свысока, да и представление с мольцом удалось на славу.

Еще несколько монет Сурок дал дедку для головы – пусть назначит кого поправить стог.

– Чтоб до обеда вернулись! – приказал хозяин. – Я вас грехи замаливать, а не творить посылаю.

Сразу же и отправились. Денек удался, осень стояла на самом изломе: вроде и солнышко еще греет, и ночные заморозки не начали белить траву – а половина листвы уже лежит на земле. Лесистые холмы будто накинули желтые платки с алой каймой барбарисов и багряной вышивкой дикого винограда, взбиравшегося по стволам до самых макушек. Прозрачный воздух горчил на языке, уцелевшие воронята сбились в огромную стаю и наматывали круги в синем небе, готовясь к кочевью. Еще пара-тройка дней, и с севера наползут вязкие тучи, надолго окрасив землю в такие же серые, грязные тона, а когда развиднеет – на лужах уже начнет хрустеть ледок.

– Деда, а давай за грибами в лес махнем? – начал канючить Жар. – Говорят, опята пошли…

– Небось за четыре лучины не уйдут, – сурово отозвался тот, а сам с сожалением стрельнул глазами на старый березняк – самое грибное место! – На обратном пути завернем, если время останется.

Обнадеженный мальчишка козлом заскакал впереди.

– Ну чего вы еле плететесь? – подбадривал он. – С горочки же, можно и подбежать!

– Ты не о грибах, а о душе думай, – пытался усовестить Жара дедок.

– Я и думаю! Хочу скорей ее облегчить, а то аж жизнь не мила!

– Ишь, балагур, – помимо воли усмехнулся старый. – Все бы тебе шутить да колобродить. Учись вон у подружки своей: идет тихенько, скромненько, сперва дело, а потом забавы.

Рыска действительно молчала, но вовсе не из скромности. Несмотря на яркое солнышко и веселую компанию, ей становилось все страшнее и страшнее. Жуть была какая-то непонятная, глубинная, она путалась в ногах, как подмаренник – липкая, ползучая луговая трава. А ведь с утра девочка почти сумела себя убедить, что лучинка позора – и жизнь снова наладится…

Впереди показались домики, после хуторских хором кажущиеся унылыми, зализанными дождями сараюшками. Зря Рыска вчера переживала – у молельни собрался едва ли десяток человек: сам молец, беседующий с головой вески, несколько богомольных старух да стайка играющих в чибиса мальчишек.

– Ох и молодежь пошла, ни стыда ни совести, вот в наше-то время… – приветственным хором грянули бабки.

Мальчишки бросили игру, разбежались в стороны и принялись корчить хуторским обидные рожи. Голова напустил на себя грозный вид, молец насупился. Стог выглядел вполне пристойно, хоть и уменьшился почти вдвое: весчане, днем спорившие до хрипоты, кто будет убирать это безобразие, за ночь совершенно бескорыстно раскрали валяющиеся ошметки. Голова, тоже не удержавшийся от соблазна и самолично уволокший в дерюжке несколько охапок, решил, что так оно, пожалуй, и лучше: сборщик налогов скорее поверит в неурожай. Но Сурковы деньги, конечно, взял. Отвесил детям по затрещине и десятку гневных словец, счел ущерб возмещенным и уступил место мольцу.

Жар вылез вперед, глядя на него с собачьим обожанием: и спляшу, и гавкну, только косточку кинь!

– А этому тут чего надо? – удивился священник. За минувшие сутки он поуспокоился и решил, что ссориться с Сурком не стоит. Тем более зима на носу, не помешало бы кровлю переложить, а то в сильный дождь аж с балок каплет.

– Говорит – Хольга снилась, – проворчал дедок, пряча ухмылку.

Молец вздрогнул:

– И в каком ви… чего хотела?

– Совестила, каяться звала! – без запинки отбарабанил мальчишка. – Ой, прости, батюшка, гре-е-ешен!